Она была инопланетянкой — когда появилась перед залом Венецианского кинофестиваля: прямая спина, непроницаемое лицо, строгая геометрия красного платья на красном ковре, сдержанная прическа. Я была из тех, кто увидел в ее явлении закрытость, загадочность иного мира и даже холодноватую опасность.

Но оказалось, она играла роль — роль Дакоты Джонсон на красной дорожке кинофестиваля, где в программе хоррор с ней в главной роли. Это была «Суспирия», недавно вышедшая в российский прокат, — кровавая история про женственность и вину.

А в тонкой высокой девушке, которая сплела ноги в белых брюках на плетеном стуле на веранде отеля, нет ничего загадочного. Наоборот — она вся умиротворение и расположенность к миру. Мягкие волосы, улыбка, сдержанность в жестикуляции. Открытость, уютная обыкновенность…

Я даже шокирована, если честно. Я ждала интервью с избалованной молодой звездой в алом, а встретила обычную девушку в белом. И никак не могу на нее переключиться… Пауза несколько затянулась. «Ну спрашивайте же!» — говорит Джонсон. В ее интонации — живая нетерпеливость, а не экономия времени. И мне приходится объясняться.

Psychologies: Понимаете, вы настолько не похожи на своих героинь, что мысли разбегаются. И первый вопрос, который хочется задать, — есть ли между вами что-то общее. А он очень банальный.

Дакота Джонсон: Точно. Даже не знаю, откуда он берется, — Мэрил Стрип обычно спрашивают, что она думает о своих героинях. Как-то допускают, что она актриса. А меня только, насколько я — это они.

Думаете, пока еще не допускают, что вы актриса?

Да, но я работаю над этим. Вы заметили?

О да!

Нет, я понимаю: девушка из семьи, где все актеры (бабушка Дакоты — Типпи Хедрен, актриса Хичкока; мать — звезда 80–90-х Мелани Гриффит; отец, Дон Джонсон, — исполнитель главной роли в телесериале «Полиция Майами: отдел нравов»; отчим — Антонио Бандерас. — Прим. ред.). Понятное дело: стала актрисой по семейной инерции и теперь должна доказать, что она и правда актриса.

Я действительно не представляла себе другой жизни. Я же все детство провела на маминых или папиных съемках. Потому что после второго развода — вы ведь знаете, что родители были женаты, потом разошлись, а через 10 лет опять соединились, родилась я, и они снова развелись?.. Так вот, они делили опеку надо мной, и я проводила по две недели у каждого. И на их съемках и репетициях. Потом мы с сестрой и мамой ездили на съемки Антонио…

Я тут недавно рассматривала наши старые фотографии: мне 10 лет. Мы — я, мама и Антонио — стоим на оскаровской красной дорожке. Я — веснушки, кудряшки, платье Барби на выданье, взрослые босоножки на платформе, дурацкая улыбка девушки в центре внимания… и как рыба в воде!

Или позже: мне лет 15, мама держит за руку Стеллу, мою младшую — любимую! — сестру, дочку Антонио, ей 7. Стелла стесняется, у мамы вымученная улыбка. Антонио улыбается, но он на красной дорожке на работе — я-то знаю. А я… сама естественность, и даже никакой подростковой скованности, хотя помню себя тогда: я не очень-то комфорт­но чувствовала себя в школе, в жизни, в своей коже... Но тут — будто создана для красных дорожек. А ведь это совсем не так. Просто уже тогда я так и представляла себе свою жизнь.

Ее единственный недостаток 

Пожалуй, Дакота Джонсон единственная голливудская звезда, у которой есть явный, по меркам большой киноиндустрии, изъян во внешности. Это расщелинка между верхними передними зубами. Мама и бабушка, папа и отчим, подруги и журналисты, даже ее агент предлагали ей рассмотреть вопрос о ликвидации этого недостатка. Но она не соглашается. Она говорит, это удобная вещь — «ищешь что-нибудь в сумке, а между зубами можешь зажать что-нибудь. 200 долларов сотнями хорошо держатся». А если серьезно, то... «Самоирония действует на внешность лучше, чем хайлайтер и иллюминайзер. Вы в курсе?» — спросила как-то Дакота редактора одного журнала о красоте, чем ввела ту в профессиональный ступор.

Как сплошную красную дорожку?

Не-е-ет. Нет! Я не видела себя никем, кроме как актрисой... Слушайте... Мне вот сейчас пришла в голову мысль: а вдруг такого рода чувство может заменить и способности? Может, если ты знаешь, в чем твое предназначение, способности как-то сами активируются? Нет? Ну, в общем, в Джульярд-то тогда меня не взяли (Julliard School — престижное учебное заведение США в области музыки и искусств, в том числе сценического. — Прим. ред.).

Ох, папа меня готовил. После того как 20 минут кричал — когда я сказала ему, что решила стать актрисой. То есть сначала мама две недели жужжала: «Ты не понимаешь, что это за жизнь. Что это за постоянный призрак нищеты, что это за зависимость» и т. д. Ну а потом папа кричал, что это бред — выбрать такую профессию. Прокричавшись, он решил, что сам будет меня готовить. Стив Мартин, папин друг, написал для меня монолог. Очень смешной. Но когда я читала его на вступительном экзамене, никто не засмеялся. Потом меня попросили спеть, и от пения своего я сама заскучала. В общем, не взяли, и правильно.

Не скажу, что у меня была какая-то особая спесь, но и те несколько миллиграммов, что были, с меня уже тогда сбили. И я пришла в свое обычное состояние: я совершенно не уверена в себе. Я полагаюсь на удачу, на совпадение обстоятельств, темпераментов. И верю в случайности — в их счастливые сигналы или предупреждения.

Но у меня есть свойство — чем больше я чего-то боюсь, тем быстрее несусь этому навстречу. Я, например, как огня боюсь проб. Но именно поэтому пробуюсь на разные роли куда активнее, чем коллеги. Хотя у меня перед каждым кастингом просто весь организм сводит, так мне страшно.

Почему вы не уверены в себе?

Вы меня не поняли — я не считаю, что все должны быть уверены в себе. Даже наоборот — я считаю, что быть уверенным в себе не очень хорошо. Некритично. Самодовольно. Мы что-то умеем — это здорово. Но считать, что твои данные или умения идеальны…

Нетрадиционно…

Но в моем личном багаже и нет ничего традиционного. Я в детстве с родителями и между ними бесконечно переезжала. Путешествовала между семьями и везде чувствовала себя комфортно. Но настоящего дома у меня никогда не было. Знаете, взрослых детей иногда тянет домой. Туда, откуда они уехали во взрослую жизнь. А когда мне хотелось вернуться домой, того, что я помнила как дом, уже просто не было: мама переехала или папа решил жить не в городе, а на ранчо.

И теперь, когда я собралась заякориться в Лос-Анджелесе, купила дом середины прошлого века — не исторический объект, а просто дом со своей историей. В нем теперь и живу — небольшом, зачем мне большой, но он построен в 1950-е. Как будто кто-то из моих родителей в нем вырос и потом мне подарил.

А вы не считаете, что вам пришлось доказывать, что вы актриса, а не только дочка звезд, поскольку ваш прорыв оказался связан с ролью, в которой не последнюю роль играла ваша внешность? Потому что вы обязаны успехом своему лицу и…

Телу?

Ну да.

Ну да. А вы считаете, тут есть что-то стыдное?

Нет. Но я имею в виду, что первая большая роль — и такая степень обнажения, просто чисто физического…

Разве? А мне кажется, что в «Пятидесяти оттенках серого» обнаженность, отсутствие одежды — только метафора. Того, что в любви мы все обнажены. Слушайте, я терпеть не могу этого рода сцены, когда люди занимаются любовью, а на них какие-то майки, бюстгальтеры! Ну это же ханжество! Люди занимаются любовью голыми! А «Пятьдесят оттенков…» — про свободу. Про сознательный выбор в любви. Я даже удивлялась, когда меня спрашивали, не осуждаю ли я свою героиню — ведь ради любви она отказалась от собственной воли. Но это же глупость! Она делает осознанный выбор. Она выбирает любовь.

Но не было ли то количество и качество сексуальных сцен для вас испытанием?

Когда речь идет о съемках без одежды, я говорю себе как холодный профессионал: отсутствие костюма у актера — это просто еще один костюм. И я ведь долго занималась танцами, 10 лет… А для танцоров тело — инструмент, им не свойственны сантименты… Но вот собственно играть эти сцены… Понимаете, для актера это вызов вовсе не из-за наготы. Тут нет серьезного грима, который что-то сыграет за тебя. Тут нет костюма — дополнительной характеристики героя. Тут есть только ты, и ты можешь оказаться пустым местом. Вызов.

Поэтому я даже и люблю такие сцены — они требуют чистой, беспримесной игры. Но мне как женщине это проще. Джейми (Джейми Дорнан — исполнитель главной мужской роли во франшизе «Пятьдесят оттенков…». — Прим. ред.) куда труднее. Обнаженность — это уязвимость. Мужчине сложнее с ней свыкнуться, уязвимость для него унизительна.

Смешно: на волне бурного успеха «Пятидесяти оттенков серого» ходили слухи, что мы терпеть друг друга не можем, и в то же время таблоиды писали, что у нас тайный роман. И меня об этом бесконечно спрашивали. Джейми — нет, у него ведь жена и тогда уже была дочка, как-то неудобно. А меня — вовсю.

Какие мужчины ее привлекают 

Статистика говорит, что Джонсон больше тяготеет не к коллегам, а к музыкантам. Ее роман с актером Джорданом Мастерсоном закончился в связи с участием Дакоты в «Пятидесяти оттенках серого» — он категорически не принял, что возлюбленная будет сниматься в откровенных сценах. К тому же Мастерсон — сайентолог, что вызывало дискомфорт уже у Джонсон. А вот остальные ее избранники на разных этапах жизни — рокеры. Актрису связывали отношения с Ноа Гершем, гитаристом Portugal. The Man. Два года продлился роман с Мэтью Хиттом, певцом в The Drowners. А теперь ее парт­нер — Крис Мартин, фронтмен Coldplay и экс-муж Гвинет Пэлтроу.

И что вы отвечали?

Отвечала, что да — мы не выносим друг друга. И да — у нас роман. Да, такой роман. Вы же взрослые люди, должны понимать: взрослые отношения бывают разными.

А вы сами считаете себя взрослой? Вам всего 29, но вы уже определенно, уж поверьте, настоящая актриса, и сыграли значительные роли, и самостоятельны, конечно. Вы взрослая?

Мне кажется, да. То есть я считаю, мы становимся взрослыми, когда обретаем способность посмотреть на себя со стороны. Мне странно, что иногда актеры бывают такими… эгоистами и совсем неспособны увидеть себя глазами других людей. А ведь эта профессия — она вся об этом: о том, чтобы взглянуть на себя и сделать из себя другого.

По-настоящему мне это удалось в «Большом всплеске». Там моей героине 17. Внешность — Бэмби. Характер — анаконда. Я хотела в ней сыграть все самое темное, что может быть в красивой женщине, все, чего я боюсь и что… не мое слово, но скажу — ненавижу. Она вмешивается в жизни других, вносит в них хаос просто потому, что это забавно. Потому что может. Она использует свою сексуальность для разрушения. Я вижу этих девушек, для которых сексуальность — оружие. И не понимаю, зачем они так настойчиво демонстрируют себя.

Вы такой в 17 не были?

Не была. Я ничего не использую как оружие — не люблю воевать. И потом… понимаете, я выросла в семье сильных женщин. Прекрасных, но и отважных. Бабушка играла в «Птицах» и «Марни» Хичкока, но разорвала контракт со студией, когда хичкоковские приставания стали невыносимы. Он грозил, что закроет ей двери в кино навсегда. А она уж и сама решила с кино расстаться. И стала тем, кем давно хотела, — защитником прав диких животных.

Для продвижения своих идей бабушка решила создать фильм «Рев». Главную женскую роль играла моя мама. А еще в фильме снималось больше сотни львов, тигров, пантер... Производство заняло 11 лет — фильм вышел в 1981-м. В ходе съемок от хищников пострадало не меньше 70 членов группы. Маме восстанавливали глаз и кожу вокруг глазницы, с оператора тигр буквально снял скальп, бабушкиного мужа, режиссера, лев ударил лапой, и у него развилась гангрена.

Но бабушка выпустила фильм и не побоялась задействовать дочь в столь опасном предприятии. А мама не побоялась в нем сниматься... Так что я выросла с такими женщинами, что кичиться своей, так сказать, привлекательностью было… да ну просто дурным вкусом!

Три ее роли до «Пятидесяти оттенков серого» 

Звездой Дакоту Джонсон сделала эта кинотрилогия. Но до нее актриса уже обрела славу «похитительницы эпизодов», поскольку не раз затмевала более маститых коллег своими небольшими ролями. В которых Джонсон, кроме прочего, обнаружила и исключительный комедийный дар.

Еще за пять лет до «Пятидесяти оттенков…» 20-летняя Джонсон в «Социальной сети» Дэвида Финчера украла, как говорят в Голливуде, эпизод у Джастина Тимберлейка. Она играла его секс-парт­нершу и нужна была для того, чтобы сообщить его герою, что есть такая штука — Facebook. Но в этой стэнфордской третьекурснице, зазнайке и простушке одновременно, было столько жизни, что Дакоту заметила и публика, и зрители.

В романтической комедии «Немножко женаты» Николаса Столлера она играет жизнелюбивую, легкомысленную, добрую и скандальную Одри, подружку героя, расставшегося до встречи с ней с главной женщиной своей жизни. «Эта роль «теневая». Я, комическая, должна была оттенить серьезную и прекрасную Эмили Блант», — рассказывает теперь Джонсон. Она явно не планировала соревнование с главной героиней. Но у нее получилось.

Героиня Джонсон практически закрывает дверь за мегаситкомом «Офис» (9 сезонов и больше 200 серий). В самой последней серии она сыграла новую сотрудницу компании «Дандер-Миффлин», символ конца ее золотых времен: новое поколение в ее лице явно не склонно считать офис вторым домом.