Он наливает нам по бокалу красного вина, что настолько похоже на того Мэтью Макконахи, какого мы осведомили прежде, — весельчака, объекта мечтаний голливудских девав и чуд, участника разнообразных «свадебных переполохов». И что не очень сочетается с теперешним Макконахи — трагическим эксцентриком, личностью, углубленной пережитыми трагедиями еврипидовского масштаба, гением-горемыкой из «Взаправдашнего детектива»(реж. Ник Пиццолатто, 2014)и осужденным энтузиастом из «Далласского клуба покупателей»(реж. Жан-Марк Валле, 2013).

Однако гедонистическое наполнение кубков не входит в диссонанс с тем этапом жизни, на каком мой vis-a-vis будет. А будет он в фазе полноты бытия. Все у него абсолютная чаша: тут и дом с тремя ребятенками, и дом, и «Золотой глобус» и «Оскар», и наитие. Он это называет «поймать все изумрудные светофоры». И ага — он изловил и теперь имеет лево наполнить бокалы черным техасским вином, подмигнуть мне васильковым буркалом, высказаться о вине калифорнийском, «сомнительном, будто все в Калифорнии, вводя Голливуд», и завалиться в кресле.

И Мэтью Макконахи откидывается в кресле в своем доме в техасском Остине, белокипенном, будто боготворимые рубахи хозяина, воздвигающемся над рекой Колорадо, безупречнейшего колониального манера. В дизайне преобладает ореховое дерево, гостю предложена козетка с изумительно лучезарной шелковой обивкой. Между нами стоит ут/онченный столик, весь из элегантных выгнутостей.

Меня капельку смешит эта техасская роскошь, я чувствую себя второстепенным героем Майн Рида. А вот тот, кто визави, родился быть основным героем — таковы его стать, его осанка, его громовой голос, переходящий порой в заговорщицкий шепот, его внятной лепки подбородок, взор его синих глаз. Он принесен быть дамским фаворитом, объектом мужской зависти, образцом для подражания…

Однако ведет себя Макконахи абсолютно не настолько. Он ведет себя по-свойски. Не панибратски, а попросту братски. Он не дает интервью, а разговаривает, он не отвечает на вопросы, а делится познанием и своим пониманием мира. Он даже не угощает меня этим великолепным непроницаемым вином, а будто распивает бутылку-другую с новоиспеченным приятелем.

Для него будто не существует премиального бума вкруг его ролей, обложек журналов, рецензий, комплиментарного вопрошания критиков, будто он решился обернуться из сладкого и плавного героя ромкомов в величайшего, вероятно, на ныне трагического артиста, в новоиспеченного Пустотела Ньюмена… Он живет будто вне итого этого, не подчиняясь обыкновенной грамматике жизни и по законам собственного синтаксиса.

Роль процветающего наркобарона в «Джентльменах» 

Калейдоскоп острых диалогов, баталий и юмора — собственно настолько можно описать новую картину Гая Ричи, в коей ему удалось передать обаяние атмосферы криминального мира.

Мэттью МакКонахи довольно было один-одинехонек один прочесть сценарий, чтобы согласиться на роль. Его персонаж — американец, какой живет в Лондоне и ищет способ выйти из бизнеса торговли марихуаной, какой как-то всерьез обогатил его.

«Микки — американец, какой продаёт Англию британцам, — рассказывает Макконахи. — Мы знаем, что временами надобен романтизированный персонаж, чтобы показать ценность того, что нас окружает. И Микки пятерка сверился с этой задачей. Он переехал в Лондон 20 лет назад, окончил Оксфорд и смог прорваться в аристократию — сословие настолько называемых «богатеев». Микки взялся осваивать бизнес, связанный с марихуаной. Его хитроумный план заключался в том, чтобы арендовать в Великобритании тысячи поместий, выговорим, за миллион фунтов в год, и устраивать на их территории затаенные наркофермы. Владетелям недвижимости ничего не надобно было делать — ему попросту надобна была их земля, а они даже не догадывались, что на самом деле происходит. Бизнес Микки рос будто на дрожжах и вскоре обернулся в настоящую империю».

Картина «Джентльмены» в прокате с 13 февраля.

Psychologies: Внимайте, все-таки занимательно понять, что сделал с собой человек, какого как-то арестовывали за игру на барабанах на стойке бара в нагом облике, чтобы теперь стать «настоящим детективом»?Что приключилось с парнем из романтических комедий, чтобы он взялся в «Далласском клубе покупателей»?Откуда столько самоиронии в «Волке с Уолл-стрит» и решительности в роли немолодого стриптизера в «Супер-Майке»?Вы пережили такую трансформацию — значит, и сами изменились?

Мэтью Макконахи: Я вообще не кумекал, что некто еще помнит ту мою барабанную дробь 99-го года!В каком-то резоне — благодарствую!Однако это иллюзия — что с людом что-то надлежит приключиться, чтобы он стал другим. Ничего не надлежит приключиться. Неужели не натурально, что всего тот, кто мог залезть на ту барную стойку голышом, и способен ну алкая бы попытаться стать кардинально другим?

Вообще я живу, руководствуясь двумя правилами. Первое… Знаете, важнейшие советы дают люд, от которых не ждешь советов. Вот один-одинехонек человек, парикмахер, ветхий парикмахер, однажды стриг меня, повествовал что-то и между делом произнес, что век слушает «своего сверчка». Тогда я проворонил фразу мимо ушей — излишне поэтично. Однако она как-то ввалилась в меня. Я вспомянул ее бессчетно запоздалее. Слушать своего сверчка… И я слушаю. Делаю то, что мне будто верным.

Второе правило, оно из кинофильма. Моя первая броская роль — в «Под кайфом и в смятении». Это 1993 год. И в ней мой герой говорит: «Just keep living»(«Попросту продолжай жить»). Знаете, со временем я опамятовался к мысли, что это важнейшее кредо. Надобно попросту продолжать жить. И тогда поймешь, будто жить. Никакого насилия, попросту продолжать. Пожить — и увидеть. Потому что жизнь, она… Разумеете, она ввек не ставит точек.

Жизнь, по мне, — всего последовательность фраз, разделенных… нет, соединенных запятыми. И в ней нет «или», а всего «и» и «а также». Кольцевое движение, развороты, повороты. И никаких «кирпичей». Захлопнется одна дверь, раскроется иная. Однако временами надобно встать и подумать над картой — где поворот. Я настолько ладил.

Разобраться в себе можно всего наедине с собой. Я не осведомил, кем я хочу быть после школы. Мне было 18, а спереди мга. И я попросту отъехал на год в Австралию. По обмену выпускников. Никаких дружков, никаких советов папы и мамы — их нет возле. И ты узнаешь себя и свои вожделения.

Настолько же я зачислился в 1997-м. После «Времени убивать» осмыслил, что буксую, что я не там, где должен быть. Кинул все и поехал в Перу. Ничего не ладил. Ездил. Ходил. В горной деревне часами следил за ребятенками. Выпивал в барах. Захватил какую-то инфекцию, адов понос, нападающий на белокипенного в латиноамериканской глубинке, его еще остроумно называют «местью Монтесумы». Забавно, однако это было очищение.

Между девятым и тринадцатым днем в Перу я осмыслил, что могу вернуться. Потому что осознал, что стал другим, перестал быть тем, кто мог жить той жизнью — соглашаясь на роли от ощущения, что повезло. Или на дружбу, потому что она предложена. Или постель. Предложение не беспременно соответствует спросу. Мой спрос был другим. Я уже алкал сам прокладывать колею. То же приключилось и несколько лет назад. Я почувствовал необходимость в новоиспеченной колее.

Однако вы же не будете спорить с тем, что в новую колею нас толкают новоиспеченные обстоятельства?

Не буду. Однако и утверждать это тоже не буду. С годами я стал… более эгоистичным, более себялюбивым, что ли. Я век ненавидел даже сами эти слова — «самоуверенность», «себялюбие». Однако без доли себялюбия собой не останешься. Я вяще не соглашаюсь на роли — в кино или в чьей-то жизни — попросту потому, что меня избрали. То есть я по-прежнему бью в тамбур, однако уже в собственный тамбур. И вот это со мной приключилось определенно. Я будто бы перестал спрашивать позволения ввалиться. Перестал стучаться. Я попросту ввалился.

Однако ага — настолько или иначе это совпало с тем, что подрастал наш начальный детище, мы дожидались второго… Ко всей жизни, кроме семейной, тогда я применил бы слово «плато». Выступал вверх, вышел на плато. Оказалось, что вершины нет. Нет длиннейшей точки, толкаешься на плоскости. Однако я-то осведомил, что «выше» — оно есть. Иные роли, иные смыслы.

Девало в том, что в индивидуальной жизни я болел восхождение, подъем, постройка. А в кино — комфортное затишье, движение по плато, ага еще и на рельсах. Это был видимый, мучительный диссонанс. Однако собственно тогда — от переживаемого индивидуального восхождения — я стал увереннее, самоувереннее. Становишься более самоуверенным, когда заводишь семью. Ведь дети… Они не могут жить без жесткого ощущения, что их родители — нерушимая стена. Ты должен начать чувствовать себя этой стеной. Собственно поэтому я смог безапеляционно разоблачиться и стать обаятельным хищником-стриптизером в «Супер-Майке» — я научил себя новому самоощущению. Самоуверенности.

То есть вы безапеляционно отсекаете былое?Став тем, кто сразился в «Супер-Майке», вы отвергли того, кто блистал в «Будто отделаться от парня за 10 дней»?

Ага я же всего что болтал про запятые!Вы даже не видите, будто я признателен той жизни, в коей были ромкомы!Какой красоты чеки, с какими идеальными нулями я получал!Однако я говорю о развитии. О движении. Былое в былом, однако оно не кончается. Я тот, кто я есть, благодаря тому, кем был.

Вы говорите, что для ребятенков надобно стать стеной, какая бы их боролась. Однако не боретесь ли вы их от самой жизни?

Знаете что… Стена — ложное слово. Верное — утес. Ты должен быть скалой, за коей они — и они это знают — век могут укрыться. В раннем малолетстве они должны попросту жить под скалой, о которую разбиваются все атаки жизни. А впоследствии от этой скалы должны откалываться камешки, выказывающие им все вяще неба, все вяще житейского пространства… Родительская утес не должна стать препятствием для ребятенка. Не должна заслонять от него жизнь.

Мои родители… О, это изумительные люд. Они разводились два раза!Два!И дважды вновь соединялись!А я, меньший из трех их сыновей, — даже не осведомил, что они разводились. Я всякий один кумекал, что мама отбыла в долгий отпуск. Что она задерживается. А впоследствии мама возвращалась и болтала, что живет у тети, потому что тете надобна зачем-то там какая-то поддержка. И если бы родители вновь не женились, а остались бы в разводе, я бы все равновелико вырос с ощущением нерушимости моего мира. Разумеете, они были той скалой, какая боролась меня. При всех обстоятельствах.

Вы кумекаете, они были правы, что брехали?

Я уверен — они не брехали. Они попросту не разрушали правдой. И потом… Они боготворили дружок дружка. Даже разводясь, они осведомили, что любят. Это-то и было правдой, которую я ощущал. Это и была та истина, какая держала тогда мой мир.

История о родительских разводах как-то повлияла на ваше касательство к любви, к семье?Ведь вы вступили в легитимный союз, когда у вас уже вырастало двое детей…

Ага нет, попросту мы не алкали чинить то, что не сломалось. Зачем жениться, если мы и настолько вкупе?Настолько тогда думалось. Мне казалось куда более величавым, чтобы у нас был всеобщий дом. То есть стопроцентно всеобщий. У меня был великолепный дом в Малибу, и, когда Камила(Камила Алвес, баба Макконахи. — Прим. ред.)поселилась в нем, она взговорила: пусть все остается будто есть, мне нравится. И она не кривила душой, я знаю. Однако мне казалось ложным, чтобы она жительствовала в моем доме. Мы должны были жить в нашем доме. В доме, где гладко 50% от нее и гладко 50 — от меня. Все надлежит быть поровну в всеобщей жизни. Для меня это дом, а не доказательство о союзе.

Однако не всего это, безусловно. Мне, например, будто величавым, чтобы мы век были вкупе. Никаких деловых поездок, никаких съемок у нее без меня и у меня без нее. Детвора временами с нами, временами нет — школа все-таки, однако мы вкупе век. Я считаю, что если люд расстаются на времена, значит, могут проститься и навек. А тогда зачем искушать судьбу?

Однако неужели людей держит возле не любовь?Если ее, выговорим, уже нет, неужели помогут совместные поездки?

Вы спрашиваете будто юный романтик. Ага, вначале вы влюбляетесь, а впоследствии разумеете, что нашли своего человека… и вся жизнь превращается в совместное странствие!Вы вытекаете по одному маршруту. Какой не предполагает, что у одного из двоих может возникнуть еще и собственный. Для меня величаво — не расставаться, быть вкупе и угождать дружок другу. И всякий норовит иметь девало с тем, чего отчаянно не любит иной. То есть брак… это будто дружество — другу норовишь не причинять неприятностей. И что-то милое делать вкупе.

Выговорим, по субботам мы с ребятенками стряпаем вкупе завтрак. А впоследствии возвращаемся с ним в постель для тары-бары-раста-баров. И эти завтраки для меня — самое милое в настолько величаемом воспитании. По-моему, это важнейшее воспитание — когда мы ощущаем: мы взаправду вкупе, наши жизни неразделимы. И я истина считаю, что двусторонняя терпимость и преданность — это сексуально. Что и отличает союз от дружбы.

Мэтью Макконахи с бабой Камилой Алвес А что отличает для вас союз от романа?У вас ведь были взаимоотношения с потрясающими — всему мужскому населению планеты на зависть — бабами — с Пенелопой Крус, Эшли Джадд, Сандрой Буллок…

Ага, с потрясающими женщинами… Знаете, я пропраздновал полжизни — веселился, отплясывал на барных стойках… И эти женщины были праздником. Натуральным праздником жизни. С Пенелопой мы снимались вкупе в «Сахаре», восточный вестерн, экшн, горячий воздух, страсть. Однако взаимоотношения наши были сугубо товарищескими. А вот после съемок что-то взялось развиваться и оказалось, что мы влюблены дружок в дружка. Есть люд, какие любят создавать обстоятельства, а я был… рабом естественности, поступательности.

Все, что развивалось, надлежит было развиться само. И мне было покойно, когда все складывалось так… ненасильственно. Знаете, я обожаю трейлеры, обожаю путешествовать в трейлере, у меня их несколько, и очень люблю трейлер-парки, этих удивительных их жителей… Ворожей, фокусников, старых хиппи, отчаявшихся яппи, мужиков без специальности, однако с волей к жизни, баб с ребятенками, привыкших выживать на доллар в день…

Настолько вот, пожив в трейлер-парках, я овладел «правило трейлер-парка». Если дверь захлопнута, даже и не барабань — видеть там никого не хотят. А когда дверь разинута, значит, хозяева рады гостям, хотят общества, алкая особенно не приглашают — никому не докучают. Длинные годы я жительствовал по этому принципу — что само происходит, пусть происходит. А стучать в закрытую дверь бессмысленно… Однако впоследствии оказалось, что мне величаво иметь с людом всеобщий житейский маршрут. А у всех прекрасных баб, с какими у меня развивались взаимоотношения, маршрут в жизни был собственный, с моим не сходящийся. Что вообще не связано с ощущениями. Однако в какой-то момент делает их для меня невозможными.

А теперь вы неприкрыто перестали быть «рабом естественности» и совершаете визгливые повороты…

Попросту я отворил для себя новоиспеченное правило: если хочешь, чтобы что-то было сделано, сделай это сам. Однако я играю на тех же барабанах. Всего теперь закрываю окна.

Три его неоднозначных пристрастия 

Человек, какой в одночасье(на взор зрителя)изменил амплуа и даже собственный лик, какой отказался от эксплуатации своей неординарно обаятельной наружности, чтобы очаровывать резоном и талантом, вряд ли может быть постановлен милых астений. Ага и не очень милых — взирая с какой стороны на эти астении взглянуть.

Лед. «Если смотреть на меня буркалами моей жены Камилы, — сознается Макконахи, — то я уж и не знаю, будто ее не передергивает всякий один, когда я с блаженством пережевываю лед, оставшийся на дне стакана. Младенческая травма — я вырос в местах, где температуру басистее нуля можно было лишь купить за гроши или изготовить самому».

Табак. За слабостью Макконахи к жевательному табаку журналистам видятся глубины культуры южных штатов. И когда техасец закладывает за щеку плитку Skoal, никто не задается спросом, будто ему удалось сохранить столь безупречные зубы. Потому что вот уже три века нет ничего натуральнее, чем взаправдашний южанин со «Скоалом» за щекой.

Не-Табак. А вот к обычному табаку у семьянина и дилетанта спорта Макконахи касательство куда более сложное. На вопрос непримиримых табакофобов, а не излишне ли бессчетно он курит в телесериале «Взаправдашний детектив», артист откликнулся с адекватным ехидством: «Ага ведь я и вообще покуриваю. Всего не табак».

Награда для героя 

Роль электрика-гомофоба, заразившегося ВИЧ, в картине «Далласский клуб покупателей» потребовала от Макконахи не всего таланта, однако и усилия воли и физических сил: для этой роли в сдавленные сроки ему пришлось потерять 22 кг… Однако и обретено немало — «Золотой глобус» лучшему актеру, премия Гильдии киноактеров США, приз лучшему актеру Римского кинофестиваля и бесчисленные номинации, в том числе и на «Оскар», какой он все-таки получил.