Дробно вижу на улице сцену, какая ставит меня в тупик, то есть не дает никакого простора для воображения. Молодая мама идет возле с сыном или дочкой пяти, шести, восьми лет. Она ежесекундно кричит на него, дергает за руку, за воротник, временами за волосы.

Детище напряженно оскаляется(маме будто, что нахально), впоследствии насупливается, впоследствии плачет. Он неприкрыто не понимает, что в нем вызывает раздражение мамы. Основное — она и сама этого не понимает, потому что причиной раздражения может быть все, что угодно.

Малоразвит на три шага — что ты плетешься?Забежал вперед — сколько один тебе болтала: выступай возле. Заглянул в урну, подвернул стеклышко — не лезь в грязь. Измазал рот мороженым — вяще мороженого не увидишь. И настолько дальше.

Однако взаимоотношения с ребятенком — всего один-одинехонек из случаев. Настолько или иначе раздражение испытывает всякий человек. Тест на честность: вы ощущаете когда-нибудь раздражение?В чем, однако, естество этого состояния?Капля кто задумывается.

Наиболее неизменное объяснение этой проблемы дал, на мой взор, достопримечательный философ педагогики Симон Соловейчик: «Если в джунглях на вашу тропинку выйдет тигр, вы можете испытать любые ощущения — от летального трепета до наплыва отваги, — все что угодно, всего не раздражение. Тигры не раздражают. Они вызывают стресс.

Однако если вы опамятовались изнеможенный с работы, а трехлетний мальчишка не переставая бьет в захолустный тамбур, вы ощущаете раздражение.

Стресс — негативная реакция на то, что больше нас.

Раздражение — негативная реакция на то, что легче нас».

Вот, собственно, и все. Спорить с этим нелегко. Диковинно всего, что это простое соображение не приходило мне в голову до сих пор.

Соловейчик показывает, что раздражение — это реакция на легкое или равновеликое по силам, что это самое мелочное из наших ощущений, какое временами свидетельствует о затаенной мелочности норова.

Раздраженный человек век ведет себя басистее собственных стандартов поведения. Стресс одни ощущения притупляет, иные обостряет, раздражение обедняет все эмоции человека.

Еще одно соображение, какое объясняет, в частности, почему мы настолько терпимо глядим к этому состоянию: «Раздражение похоже на бешенство, однако это почитай век бешенство неправедный. И в других человеческих чувствах бывает капля здравого резона, и ярость бывает незрячий, и любовь — безголовой; ощущения и здравый резон лежат в разных, лишь временами пересекающихся плоскостях.

Однако раздраженный человек век чувствует себя левым, вот в чем беда. Раздражительность — болезнь людей, век и во всем правых».

Основное же, может быть, в том, что если избежать стресса волевым усилием невозможно или очень нелегко, то раздражение — вовсе не неизбежное состояние. Оно — следствие распущенности. Мы позволяем себе брезгливую интонацию или непреклонный тон.

Мы ощущаем себя безнаказанными. И безрезультатно. Будто всего детище вырастет, это раздражение будет перенято им будто норма общения и обращено в первую очередь на нас. В общении с иными людами, не сомневаюсь, произойдет то же самое, стоит всего перемениться ситуации, какая поставит вас в более подвластное и легкое поза.

Кроме того, человеку доводится раздваиваться. По отношению к подчиненным проявлять раздражение какое-то времена вероятно, однако у раздраженного есть, скорее итого, собственный начальство, и тоже, дозволителен, раздраженный.

Если раздражение в принципе дозволительно, то и унижение, от него происходящее, надобно признать будто норму. А если кто-нибудь из подчиненных станет вдруг вашим патроном?

В ситуации с ребятенком и вообще все ясно. Что бы родитель ни болтал и ни ладил, на фоне раздражения будет вызывать сопротивление сына или дочери. Если детище раздражает, в этом надобно увидеть сигнал близящейся катастрофы.

«Когда поймешь, — пишет Соловейчик, — особое пункт раздражительности среди других наших ощущений, поймешь, что можно беситься на ребятенка, можно огорчаться, можно злиться, можно и гневаться — все не во вред. Однако невозможно проявлять суррогатное ощущение мелочного раздражения».