Ксения: Мой папа был доктором. Мой благоверный Андрей — тоже врач, работает на «скорой помощи». И при этом я до ужаса дрожу докторов и итого, что связано с медициной!Даже кровь сдавать иду вкупе с Андреем или с мамой. Пойду одна — со мной там аккуратно случится истерика или паническая штурм. Выползу из поликлиники на четвереньках. Вернусь без штук или босиком. Временами прихожу в себя, и оказывается, что я сижу посреди клумбы и плачу…

Я способна пережить сам процесс, однако если кто говорит в коридоре: «Барышня, будто вам не зазорно, вы же взрослая!» — все, меня вал трепета захлестывает. Настолько было с малолетства, и ситуация портится. Сейчас я дрожу даже глазников.

Владимир Дашевский: И психотерапевтов опасаетесь?

— Тоже опасаюсь, капля ли что!А еще меня пугают насекомые, какие кусаются: осы, пчелы. Мне бедственно даже собаку содержать, когда ей прививки делают.

— А если вы занедужили?

— Извожу всех родичей!Вначале реву и ною. Становлюсь раздражительной, ору без причины. У меня случаются приступы тревожности. Впоследствии собираюсь в поликлинику. Однако я норовлю не ходить по докторам. Один-одинехонек один я была у психолога с этим запросом. Подсказали классный вариант: можно попросту отказаться сдавать кровь!

— Работает?

— Ага, хоть меня и осуждают. Я колеблюсь, что мою проблему вообще можно постановить. Она не влияет на мою бытие, когда я здорова. Я воспринимаю собственный страх будто плотский дефект. Некто не может гоняться, и, если он об этом расскажет, мир не рухнет. Настолько что я о своем трепете говорю разинуто.

— Как вам комфортно болтать об этом?

— Не больно. У меня трясутся десницы и потеют длани.

— Чувствую, ага. Однако мне величаво осмыслить, что конкретно вас пугает. Родители вам повествовали, с чего все возникло?

— Мама говорит, что я век настолько себя вела. В шесть лет мне прививку становили в поликлинике. У меня были сапоги веянные — я настолько дергалась, что скинула сапог и разгромила им стеклянную дверцу шкафа.

— Вероятно, как-то это приключилось в начальный один — и вы вытеснили эти записки. Тогда вам стало столь боязно, что вы почувствовали: гораздо величавее сохранить свою бытие, чем дать возможность произвести это угрожающее акт. Детище, какой дрожит, делает то же, что и звериное, какое цепляется за бытие любой стоимостью.

Меня заинтересовали ваши слова о том, что вы можете контролировать ситуацию, доколе кто не сделает замечание.

— Ага, это действует будто спусковой крючок!Это может быть баба в очередности или сотрудник поликлиники. Один-одинехонек один у меня была ветрянка, а впоследствии сразу заушница, и надобно было сдавать кровь. Я сверилась, вышла из кабинета и засела в укромном месте пореветь. И ко мне подходит медсестра: «Что же ты нюнишь, это же простая процедура, в жизни еще бессчетно валяйся!» Будто надобно реагировать на это было?Я не считаю, что это нормальное утешение.

— Я тоже считаю, что это излишне. Это то, что можно отнести к бытовым проклятиям. Когда «доброжелатели» подобную фразу произносят, она запоминается на безотчетном уровне и становится своего рода программой. И всякий один, когда мы сталкиваемся с подобными обстоятельствами, эта программа запускается. Капля того, что нам ахово, настолько еще и выть ахово!И если мы нюним, то ведем себя неподобающим образом… Вручайте вернемся к детству. Что было в самом начале вашей жизни?Какие-то потрясения, разлуки, немочи?

— Мы жительствовали в коммунальной квартире, впоследствии ее стали расселять, и меня выслали на год жительствовать в Подмосковье к бабе и дедушке. Постановили, что мне будет безобиднее там…

— Сколько вам было?

— Три года. Мама ездила два раза в неделю, папа пожиже. Мне будто сейчас, что это маловато. Однако были таковские обстоятельства, их можно осмыслить. За городом все нормально было, меня не обижали. Кормили уточек, валандались в гараже.

— Я уверен, что это было достопримечательное времена. Однако у меня жрать одна гипотеза. В раннем годе у ребятенка складывается базовая привязанность и доверие к миру. И мир выглядит безобидным, потому что возле жрать люд, какие могут защитить. И нам больно надобна их защита, иначе мы не выживем.

Если в раннем годе нас вырывают из безобидной среды, мы начинаем воспринимать облегающий мир будто опасный, способный причинить боль. Тогда мы шарим способы свериться со трепетом и с болью. Может быть, в то времена, когда вы жительствовали без родителей, к переживаниям из-за их отсутствия добавилась боязнь крови, боязнь нарушения целостности вашего тела.

— Ага, была одна история. Мы были тогда на даче с бабкой и дедушкой. Я летела по дорожке, упала и слупила полностью кожу на коленях. Это было ужасно!На меня вопили за то, что я кричу, залили колени зеленкой. У меня с тех пор камушек там остался.

— И мы не знаем, как это было величаво трехлетней девочке без папы и мамы. Слупленные коленки могли обернуться в трагедию. В нечто, угрожающее жизни.

— Однако там была бабушка…

— Страх иррационален, у него нет логического объяснения. Когда детище в посторонний сфере, без связи с теми, кто может его защитить, подобное событие может вытребовать панику. Вероятно, эта паника еще и словами подкрепляется, ведь вас ругали и позорили. Скорее итого, история начинается там.

— У меня еще временами падает давление, когда берут кровь, — и все, она не течет. Что делает в этот момент медсестра?Кричит на меня!А ведь давлением ворочать невозможно…

— Все неизменно!Стыдит — и делает еще аховее. Получается, тело спасает вас с трехлетнего возраста. Оно помогает вам обделать себе сильную панику, чтобы не сталкиваться со летальной, будто оно считает, угрозой…

Вручайте сделаем упражнение. Я прошу вас затворить бельма и адресоваться к той части себя, какая отвечает за эту реакцию. Изреките ей мысленно «спасибо» за то, что она все эти 35 лет беспокоится о вас, о целостности тела, о психологической, плотской и эмоциональной безопасности.

Эта доля делает все для того, чтобы вас избавить. Можно попросить ее продолжить заботу иным способом, более милым, покойным, безмятежным. И когда эта труд будет завершена, вы сможете сделать абсолютный вдох и отворить бельма.

— Я ощущаю эту доля как-то бессознательно…

— У всякого из нас жрать и осознанная, и безотчетная части. Обе они делают важную работу. Жрать рассудок и тело, жрать звериное взялось и благоразумное взялось.

— Мне будто, большие эмоции, бешенство или паника, плотски чувствуются. Бешенство идет жаром по щекам…

— Большие базовые эмоции вовлекают все тело, минуя рассудок. Базовые адаптивные реакции — это «бей, беги, замри». В нашем организме выделяются особые гормоны — адреналин, норадреналин. Они подготавливают мышцы к деяниям, к бегу или к агрессии. Все происходит столь бойко, что мы не успеваем это осознать.

— А я всякий один чувствую, что это будто вал, которую можно вы­свободить, или она тебя захватит.

— Это занимательное наблюдение, потому что сотая пай секунды перед состоянием аффекта жрать век.

— Я до встречи с мужиком жительствовала с одним молодым людом, у нас были аховые взаимоотношения. У меня случались приступы гнева — я могла стул в него кинуть!В какой-то момент я осмыслила, что, будто всего эта вал начинает вздыматься, мне надобно попросту покинуть комнату. Выйти из ситуации, и все пройдет.

— Глядите, у вас жрать ритуалы. Поплакать, посидеть одной, будто вы ладите это в поликлинике. То жрать найти безобидное пункт.

Предлагаю вам капельный эксперимент. Испробуйте представить безобидное пункт, в какое доступ жрать всего у вас. Оно может быть вымышленным или взаправдашним. Там вы находитесь в абсолютной безопасности. И когда вам предстоят какие-то верные события вроде похода в поликлинику, вы можете внутри, в своей котелке, пребывать в этом безобидном месте.

Сейчас у вас жрать выкованная реакция: вы драпаете и находите себе «убежище». Однако аккуратно настолько же у вас жрать возможность найти его внутри своей головы. И выступать туда, куда вам не охота, с ощущением, что с вами все будет важнецки.

— Хотелось бы веровать...

— Вряд ли мы можем за час постановить вашу проблему. Однако кое-что все-таки в наших силах. Потому что самое неэффективное, что можно с этой вашей частью ладить, — это ее краснеть или вопить на нее. Однако боготворить ее, быть с ней в мире, согласии и благодарности — можно.

Постскриптум

Владимир Дашевский(спустя неделю): «Случай Ксении — сложный, неочевидный. В терапии я предложил бы ей мысленно вернуться в тот возраст, когда она велико болела из-за травмы и отсутствия родителей. Ведь всякий один, попадая в похожую ситуацию, она чувствует себя настолько же, будто в годе трех лет. Ксения будто ждет, что родители или благоверный придут и «спасут» ее.

Однако ведь наша героиня — взрослая баба, а большие люд все-таки норовят справляться со трепетами самостоятельно. Вероятно, ее симптом пропадет сам по себе, если Ксения научится беспокоиться о себе более безобидными методами».

Ксения(спустя две недели): «Не могу взговорить, что мой страх меня покинул. Я по-прежнему сжимаюсь в комок от мысли, что безвременно или поздно мне придется выступать в поликлинику. Однако кое-какие подвижки, на мой взор, жрать: я позволила мужу дома сделать мне прививку от гриппа!Было боязно, однако я вынесла и не заплакала даже.

Чем ветше я становлюсь, тем возвышеннее риск, что я чем-нибудь заболею, и значит, мне придется гуще водиться с докторами. Поэтому думаю при случае продолжить терапию и разобраться со своим симптомом бесповоротно. Ныне я знаю, что это вполне выполнимая задача».

КАК ПОПАСТЬ НА ПЕРВУЮ БЕСПЛАТНУЮ КОНСУЛЬТАЦИЮ  

Психотерапевт Владимир Дашевский всякий месяц проводит бесплатную консультацию с одним из читателей. Если вы давненько алкали разобраться в себе, попросту заполните заявку на участие в спецпроекте журнала Psychologies. Вы убедитесь, что даже за один-одинехонек сеанс работы со специалистом можно важнее осознать причины проблем и взяться колея к освобождению.